В предыдущем чтении я подверг разбору свидетельства, могущие быть приведенными в подтверждение рассказа Нестора о начале русского государства, и полагаю, что в результате этого рассмотрения летописное повествование о скандинавском происхождении древней Руси оказывается вполне достоверным. В ответ на некоторые возражения, при помощи которых антинорманнисты пытались подорвать силу различных противных доводов, надеюсь, мы достаточно ясно показали, что эти попытки ни в каком случае не могут назваться удачными. Особенное внимание я посвятил свидетельствам лингвистическим, именам собственным, встречающимся в начале русской истории, и немногим дошедшим до нас остаткам древнерусского языка (имена днепровских порогов) — свидетельствам, которые представляются настолько решающими, что противники норманнисти-ческой теории едва могли решиться на серьезные попытки их оспаривания.
С целью доказать неправдоподобие летописного рассказа антинорманнисты действовали по иному плану, прилагая особые усилия к тому, чтобы констатировать присутствие Руси как особого племени в России задолго до указанного Нестором года. Я упомянул выше важнейшие из этих мнимых доказательств и, надеюсь, выяснил, насколько они несостоятельны; к сказанному я могу только еще прибавить, что, если бы даже они выдерживали критику, этим доказывалась бы лишь неверность летосчисления у Нестора, но самый вопрос о народности Руси не был бы даже затронут, так как этот вопрос, по крайней мере до известной степени, является независящим от хронологии. Но сильнейший довод антинорманнистов опирается на этимологию самого имени Русь, и мы должны признать, что защитники теории, к которой примыкаем и мы, до настоящего времени были не в состоянии разъяснить трудности, связанные с этим именем. «Если Русь — Скандинавы, — так рассуждают сторонники противоположного мнения, — то должна же быть возможность доказать существование где-нибудь в другом месте скандинавского племени, называвшего себя этим именем; но такого племени указать нельзя».